Чума в венеции 1575. Венецианские маски
Венеция - такой удивительный город, который можно почувствовать, только выбравшись из толпы туристов, несущихся от Риальто к Сан Марко. С третьего раза я нашла наконец мой путеводитель по Венеции, который помог уйти от людей с фотоаппаратами и при этом не свалиться в канал, пытаясь выйти из лабиринта переулков. Книга называется "Тайны Венеции ", и ее автор водит прикольные экскурсии с упором в городские легенды, истории о призраках, убийствах и прочую крипоту.
Путеводитель предлагает изучить ужасную изнанку Венеции ночью, а точнее за семь ночей. Семь ночей у нас не было, был один, последний день (иди в книжный магазин сразу!), но наконец-то город открыл хоть одну миллионную часть своей истинной красоты. Начинаем в гетто. Сопровожу наш путь вольным пересказом гида - все права принадлежат автору. Он, конечно, сильно приукрасил, но он итальянец, ему можно.
Здесь-то все эти гетто и начались. Считается, что название произошло от getto - литейных мастерских, которые в 1390 году были перенесены сюда из Арсенала. Есть много теорий, как джетто превратилось в гетто, мне нравится предположение, что влияние оказало произношение немецких евреев. Интересно, что Новое Гетто старше Старого Гетто. Так получилось потому, что евреи селились там, где строились новые плавильни, а для венецианцев они были, конечно, "geto novo". А еще есть Новейшее Гетто, присоединенное к тем двум изначальным островам в 17 веке.
Памятник Холокосту
Место ужасное. Здесь тысячи людей были по сути изолированы от остальных обитателей города каналами. От заката до рассвета ворота Гетто запирались. Днем жители могли выйти, но они обязательно должны были носить красные береты и желтые знаки. Селиться за пределами Гетто евреям было строжайше запрещено, и единственным выходом было надстраивать и надстраивать дома, которые иногда достигали восьми этажей. Запрещено было и иметь собственность, но при этом нужно было платить городу налог на жилье. Хотя венецианцы и изолировали евреев, они гарантировали последним свободу вероисповедания, и даже марраны, евреи, которых насильственно принудили принять христианство, могли вернуться к своим собственным обрядам. Синагоги устраивали на последних этажах зданий, чтобы уменьшить вероятность того, что человек осквернит святость таких мест.
В Венеции евреи по закону могли заниматься только медициной. Им нельзя было владеть недвижимостью, но зато позволялось заниматься ростовщичеством. На доме 2912 до сих пор можно разглядеть вывеску ломбарда Banco Rosso, Красного банка. В те времена редкие клиенты подобных заведений умели читать, поэтому именно цвет вывески должен был сообщить им, что они пришли по нужному адресу.
Легенда о чуме, поразившей еврейских детей
Великая чума 1575 года пришла в Венецию нежданно. Но хотя зараза унесла тысячи жизней по всему городу, в Гетто умирали исключительно дети. Такая избирательность болезни была, конечно, странной, и рабби Яков, глава еврейской общины, стал искать причину беды. Он безуспешно штудировал мудрые книги, но однажды ночью ему приснился пророк Илия, который сказал ему: "Встань и иди со мной". Рабби послушался и, пронесясь над водами лагуны, он оказался на Лидо, а именно на еврейском кладбище. Там он увидел, как духи детишек бегают и играют между могил. Только он хотел спросить пророка, что означает это удивительное видение, как проснулся. Убежденный, что ему был божественный знак, рабби позвал своего ученика и сказал: "Для избавления от чумы ты должен пойти в полночь на кладбище. Там ты увидишь, как играют мертвые дети. Сорви с одного из них саван и незамедлительно принеси мне". Ученик повиновался.
Той же ночью он пошел на кладбище, спрятался среди надгробий, и действительно в полночь призраки мертвых детей покинули свои могилы и принялись бегать и играть. Когда один из них оказался близко, ученик сорвал с него саван и побежал к рабби домой. Той же ночью рабби услышал стук в окно. Снаружи оказался малыш, умолявший: "Рабби, отдай мне саван, я не могу вернуться без него". Но рабби ответил ему: "Я не отдам тебе саван, пока ты не расскажешь мне, почему в Гетто чумой болеют только дети".
Сначала ребенок запирался, но потом он понял, что рабби неумолим, и рассказал, что во всем виновата мать, убившая своего новорожденного сына. Рабби отдал призраку саван, и тот вернулся на кладбище. На следующий день рабби призвал к себе детоубийцу и ее мужа. Оба они сознались в преступлении и были преданы правосудию. Сразу после этого дети перестали болеть и умирать, и больше ни единый обитатель Гетто не был унесен чумой.
А мы выходим из Гетто, обращая внимание на то место, где когда-то были ворота. Видно, что их вырывали с такой силой, что повредили камень. Это сделали французские солдаты в 1797 году - когда французы взяли Венецию, с их стороны это был символический жест, показывающий, что все жители Империи равны. Нужно сказать, что пришедшие за ними австрийцы вернули ворота на место.
Теперь идем-идем и заворачиваем в calle de le Muneghe, чтобы посмотреть на дом, где жил один клинический сумасшедший.
Бедный Христос
В начале 19 века в доме 3281 по этой улице жил сапожник, звали его Маттео Ловат, и страдал он религиозным мазохизмом. Несколько раз он пытался себя кастрировать и даже собирался распять себя на calle de le Croce, улице креста. Видимо он поначалу занимался всем этим на публике, потому что именно дома наконец-то он достиг желаемого довольно оригинальным способом. Он снял с себя одежду, надел корону из терновника, загнал себе между ребер нож, прибил себя к кресту, привязанному к потолочной балке, и выбросился из окна, где случайные прохожие смогли в полной мере насладиться его персональным мученичеством. Дело было 19 июля 1805. Даже книжки про него написали.
С креста его сняли, подлечили и отправили в дурдом на Сан Серволо , где он через год и умер.
А рядышком, на calle de l"Aseo, в 1963 году был зафиксирован еще один клинический случай. Герой истории, юный художник, был признан судом душевнобольным и, скорее всего, попал туда же, на Сан Серволо.
Венецианский вампир
Было полчетвертого вечера, когда раздался душераздирающий крик о помощи. Немногочисленные прохожие тут же разбежались, чтобы не вмешиваться, как они потом объясняли, в личные дела между мужчиной и женщиной. Эта парочка лежала на запорошенной снегом мостовой. Незнакомец яростно кусал девушку в шею, высасывая кровь. Кровь была повсюду - на ее одежде, на снегу, на камнях. Жертва кричала и пыталась освободиться от хватки убийцы. Наконец в дело вмешался полицейский Элио Бердоццо, который, кстати, не был при исполнении. Он схватил безумца за волосы и оторвал его от женщины, которая, до смерти перепуганная и вся в крови, побежала за помощью в ближайшую таверну. Зеваки стояли в стороне, чтобы не оказаться втянутыми в это дело, - из-за того, что на полицейском не было формы, они решили, что стали свидетелями каких-то любовных разборок. Бердоццо вышел из боя победителем. Его противник, изо рта которого текла кровь, побежал через мост и оказался на calle de l"Aseo, где наткнулся на еще одну даму и попытался напасть на нее тем же манером. Прохожие опять попытались испариться, но полицейский наконец убедил их помочь. В результате безумец был скручен, но впал в кататоническое состояние и только повторял вновь и вновь одно имя - Мария.
Затем друг художника рассказал, что тот сошел с ума из-за неразделенной любви к девушке по имени Мария, которая даже и не знала о чувствах, которые тот к ней испытывал. В тот день отчаяние молодого человека было столь глубоко, что он решил броситься под поезд. Но уже около станции ему стало дурно, и пришел он в себя на земле, окруженный незнакомцами, которые крепко его держали. Действительно, несколько человек впоследствии подтвердили, что видели подозреваемого около вокзала.
К нормальному состоянию художник так и не вернулся, но однажды он рассказал, что помнит двух женщин, выглядевших как Мария и превратившихся в чудовищ, пытавшихся его убить. Голос в голове велел ему напасть на них. Интересно, что самую первую его жертву действительно звали Мария и она родилась на том же острове, что и он.
Тем временем выруливаем на fondamenta dei Mori (мавров, то есть; на самом деле здесь жили греки, но венецианцам было все равно - какие-то иностранцы). Здесь нужно обратить внимание на скульптуры братьев Мастелли. Со стороны campo dei Mori находятся изображения Риобы, Санди и Афани, а на набережной - Моро Мамбрун. Но согласно городской легенде это вовсе не скульптуры, а сами торговцы, обращенные в камень в наказание за алчность и бесчестность.
Лжецы, обращенные в статуи
Если речь заходила о Риобе, торговце тканями, всякий сразу вспоминал обман, оскорбления, провокации и другие методы ведения дел, которыми не гнушались он и его братья. Но репутация этих выходцев из Мореи была довольно высокой, хотя и были они людьми высокомерными и бессовестными. В поисках выгоды они разорили бессчетное количество семейств и довели множество людей до голода.
Однажды в дом семьи Мастелли позвонили. К ним пришла дама, желавшая купить ткани для своей лавки. Предчувствуя хороший навар, старик Риоба лично сопроводил ее на склад, где его братья разложили товар. "Мой муж умер два месяца назад, - объяснила сеньора. - Мне нужно снова открыть магазин в Сан Сальвадоре. Эти деньги - все, что есть у меня, дабы обеспечить будущее моих сыновей. Если вы мне поможете, то получите навечно преданного вам покупателя". Старик не мог поверить своей удаче. Магазин в центре города должен быть его, и за такое он был готов пойти даже на убийство. Он подмигнул братьям. "Смотрите, - и он показал ей несколько рулонов дешевого хлопка. - Ваших денег недостаточно, но я хочу вам помочь. От сердца отрываю эти бесценные фламандские кружева. Пусть Господь Бог обратит мою руку в камень, если я лгу. Братья, и вы поклянитесь". "Принимаю ваше предложение, добрый господин, - сказала дама, высыпая монеты в протянутую руку. - и Бог свидетель вашей честности. Пусть на вас падет проклятие, которое вы сами себе избрали". И тут же монеты обратились в камень, а с ними и рука старика. Остальные братья Мастелли в ужасе смотрели, как и их руки медленно каменеют. "Вы лжецы, грабители и злодеи. Да станете вы каменными статуями, какими и были при жизни".
Той дамой была святая Мария Магдалина, которая пыталась дать Мастелли последний шанс на спасение. Статуи торговцев теперь украшают фасад дома, в котором они когда-то жили. Говорят, что статуя Антонио Риобы иногда в феврале, когда воздух холоднее камня, плачет. А если человек, чистый сердцем, прикоснется к груди статуи, то даже почувствуют, как бьется сердце.
А в соседнем доме, рядом со статуей четвертого брата Мастелли, до самой своей смерти 31 мая 1594 года жил Джакопо Робусти, более известный под прозвищем своего отца, красильщика тканей, - Тинторетто.
Вроде бы все уже рассказано про это здание, известно, что там был монастырь, что во внутреннем дворике хоронили младенцев и что там даже какое-то время детский приют. А легенда, связанная с именем Тинторетто, касается его собственных детей.
Ведьма, вышедшая из стены
Пришло время Мариэтте, старшей дочери живописца, принять свое первое причастие. В те времена было принято по такому случаю открывать церковь при монастыре Мадонны дель Орто, чтобы дети в течение десяти дней каждое утро приходили причащаться. И на первое утро по пути в церковь Мариэтта встретила старушку, спросившую, куда она идет. "На причастие", - ответила девочка. "Это замечательно! Хочешь ли ты стать подобной Богородице? Так и будет, если ты сделаешь, как я скажу. Не принимай причастие, а сохрани священную облатку во рту, а потом спрячь дома. Когда облаток наберется десять, я вернусь, и у меня будет для тебя удивительный подарок".
Несколько дней девочка так и делала. Боясь, что кто-нибудь найдет облатки, она прятала их в коробочке в саду около сарая, где ее отец держал свиней и осла. Когда облаток стало шесть, животные легли на пол и отказывались двигаться. Тинторетто стал искать причину, обнаружил коробочку и ее содержимое. Мариэтта, плача, все ему рассказала. Хотя художник и был глубоко верующим, он знал о кабале и магии и о том, что старые ведьмы могут по-разному привлекать девочек к их ремеслу. Отец решил никому не говорить и посмотреть, что будет.
На утро десятого, последнего дня Тинторетто велел дочери попросить старуху, когда та придет, подняться наверх. Ведьма вскорости появилась, и Мариэтта пошла открывать. Как только она переступила порог мастерской художника, тот набросился на нее с палкой. Как только первый удар обрушился на ведьму, она превратилась в кошку и стала прыгать по стенам, мебели и занавесям. Как только она поняла, что все выходы отрезаны, ведьма обернулась черным облаком и с такой силой ударилась в стену, что проломила ее и вылетела наружу. Больше ее не видели. Чтобы ведьма не смогла вернуться тем же путем, Тинторетто заложил отверстие и запечатал его рельефом Геркулеса с булавой в руке.
Собственно, весь этот квартал когда-то принадлежал потомкам четырех братьев Мастелли, греческих купцов, которых постигла такая незавидная судьба. По другую сторону канала, напротив дома Тинторетто, находится палаццо Ка"Мастелли, знаменитое рельефом с верблюдом, ведомым купцом. Как он там появился, неизвестно, по одной версии, там был склад товаров,принадлежащих арабам. По другой, братья Мастелли часто принимали у себя богатых и важных заграничных гостей, и изображение символизирует торговые отношения между Востоком и Западом. Есть еще романтичная легенда, что одна девушка отказалась выйти замуж за богатого восточного купца, и тот написал ей письмо, где просил, если она когда-либо передумает и последует за ним в Венецию, просто спросить любого прохожего, где находится дом с верблюдом.
А вот, собственно, и та самая церковь Мадонны дель Орто, куда ходили Тинторетто и его семья, где похоронен сам художник и его старшие дети и где можно восхититься в том числе и его работами. Изначально святыня, построенная в 14 веке, была посвящена Святому Христофору, но потом ее покровителем стала Мадонна дель Орто, Мадонна огорода, потому что в близлежащем огороде выкопали чудотворную статую девы Марии и перенесли сюда. Церковь является прекрасным образчиком венецианской готики. Фасад украшают двенадцать фигур апостолов. Это работы мастерской братьев Якобелло и Пьетро Паоло делле Мазенье, которые вместе с сыном Якобелло, Паоло, украшали Дворец Дожей, Фрари и базилику Сан Марко. И с юным делле Мазенье связана такая история.
Статуя проклятого апостола
Изображение Иуды среди других апостолов довольно редко встречается, за исключением Тайной Вечери. Обычно вместо Иуды представляет святой Матфей, который занял его место после известных событий. Но юный каменотес Паоло делле Мазенье был членом секты, поклоняющейся Сатане. Зло так глубоко укоренилось в нем, что сам Люцифер избрал его для строительства его царства на земле. Церковь Мадонны дель Орто, над фасадом которой трудился юноша, должна была стать средоточием сил зла, местом, где могли собираться демоны и призраки. Для реализации дьявольского плана юноша получил один из тридцати серебренников, которыми с Иудой расплатились за предательство. Монету скульптор вложил в одну из статуй, которой в тайне ото всех он придал черты апостола-отступника. Последним, что нужно было исполнить для осуществления задуманного, должна была стать торжественная церемония во время Страстной недели 1366 года. И так получилось, что во время службы в храме оказалась молодая аристократка Изабелла Контарин, которая после чудесного исцеления от лихорадки приобрела способность связываться с потусторонним миром, почему ее почитали святой. Заметив юношу, она закричала ему: "У тебя нет страха перед священными местами, Сатана? Знай, что ты не властен над судом Божьим и над верой человеческой". Делле Мазенье бросился было на Изабеллу, но ее спас дьякон - быстрый как молния, он окропил каменотеса святой водой, и Сатана покинул тело несчастного. Когда Паоло очнулся, он ничего не помнил о произошедшем.
Статуя же осталась на своем месте, но каждую Страстную Пятницу, ночью, она поднимается в воздух и летит в Иерусалим, потому что серебренник Иуды все еще внутри, и Акелдама , кровавая земля, требует, чтобы все серебро, на которое она была куплена Иудой, было вместе.
Амброджо Лоренцетти (1290 — 1348)
Амброджо Лоренцетти — художник-философ, представитель сиенской школы. Он автор первого произведения на светскую тему в истории итальянского искусства — фресок с «Аллегориями доброго и злого правления» (Палаццо Публико, Сиена). Благодаря ему у историков есть доказательства использования в Средневековье песочных часов. Они изображены на его фреске «Аллегория доброго правления».
Деталь фрески «Аллегория доброго правления»
Время отмерило художнику 58 лет жизни. За эти годы он успел создать собственный оригинальных стиль (что было весьма необычно для треченто), расписать церковь Сан-Проколо во Флоренции, принять участие в оформлении церкви Святого Августина в Сиене и других соборов этого тосканского города.
Чума унесла жизнь не только Амброджо Лоренцетти, но и его брата
Жизнь живописца, вероятно, оборвалась в 1348 году, когда Европу накрыла Черная смерть. После этой даты его имя не упоминается ни в одном документе. Скорее всего, он был погребен вместе с тысячами других сиенцев, пораженных болезнью. Во время бубонной чумы Сиена потеряла половину своих жителей. «Во многих частях города, — пишет хронист, — были выкопаны глубокие ямы. Множество мертвых было сброшено в них. Некоторые тела же были закопаны наскоро. Собаки раскапывали их и таскали по городу».
Также во время чумы погиб старший брат Амброджо — Пьетро Лоренцетти. Его самые известные работы можно увидеть в нижней церкви Сан-Франческо в Ассизи. В одной из фресок на тему «Страстей Христовых» Пьетро Лоренцетти впервые со времен Античности поместил изображение падающей тени.
Андреа дель Кастаньо (1423 — 1457)
Художник Андреа дель Кастаньо родился в деревушке Кастаньо, расположенной вблизи Флоренции. Возможно он учился у Филиппо Липпи и Паоло Уччелло. Наиболее значительные работы он выполнил во Флоренции и Венеции. Лучшим творением мастера считается фреска «Тайная вечеря», написанная для трапезной бенедиктинского монастыря святой Аполлонии Александрийской. Существует мнение, что Леонардо да Винчи был знаком с этим произведением и отталкивался от него при создании собственной «Тайной вечери».
Андреа дель Кастаньо, «Тайная вечеря»
Художник и архитектор Джорджо Вазари, известный также как автор «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих», в этой книге обвиняет Андреа дель Кастаньо в убийстве художника Доменико Венециано, якобы по причине страшной зависти к его таланту. Эта легенда сподвигла флорентийцев закрашивать работы Кастаньо и сбивать его фрески. На самом же деле художник умер в 1457 году от чумы, за четыре года до смерти Венециано. 36-летний Кастаньо ушел в мир иной в страшных муках, не подозревая, что его имя будет оклеветано после смерти.
Пьетро Перуджино (1446 — 1523)
Пьетро Ваннуччи, прозванный по месту рождения в городе Перудже — Перуджино, был представителем умбрийской школы живописи. Его стиль оказал влияние на мастеров Высокого Возрождения. По приглашению папы римского Сикста IV в 1480-х годах Перуджино работал в Сикстинской капелле. Его кисти принадлежат фрески «Крещение Христа», «Вручение ключей апостолу Петру» и другие. Работы «Рождение Христа» и «Нахождение Моисея», располагавшиеся на алтарной стене, были сколоты чтобы освободить место для «Страшного суда» Микеланджело.
Перуджино, «Вручение ключей апостолу Петру»
В начале XVI века художник пережил закат своей славы. Его стиль был признан устаревшим. Взоры публики обратились к работам новых кумиров — Рафаэля (который был учеником Перуджино), Микеланджело, Тициана. Перуджино, проведший полжизни в разъездах по Флоренции, Венеции и Риму, в последние годы был вынужден осесть в родной Перудже, где искусство не было так развито. В Перудже и ее окрестностях чума утихала и вновь разгоралась с 1523 по 1528 год. За пять лет в этом небольшом городе эпидемия унесла жизни восьми тысяч человек. Перуджино умер от чумы в феврале или марте 1523 года. Ему было около 75 лет. В последние дни своей жизни художник работал над фреской для небольшой церкви Кастелло в Фонтаньяно. В наши дни она хранится в музее Виктории и Альберта в Лондоне.
Ганс Гольбейн Младший (1497/1498 — 1543)
Немецкий художник Ганс Гольбейн Младший в 1532 году окончательно перебрался в Лондон. Ранее он уже провел здесь несколько лет при дворе короля Генриха VIII и теперь возвращался, чтобы стать придворным живописцем и быть подальше от религиозных столкновений протестантов и католиков, терзающих материковую Европу.
Одна из самых известных картин Гольбейна этого периода — «Послы» (написана в 1533 году). На ней изображены два человека: французский посол в Лондоне Жан де Дентевиль и епископ Лавора Жорж де Сельв. Огромное количество предметов, расположенных рядом с ними, указывает на их интерес к науке и различным искусствам. Общую симметрию картины нарушает странно вытянутый череп. Это анаморфоз — конструкция, которая складывается в отчетливую форму только под определенным углом зрения. Череп здесь — знак того, что в рутине дней смерть — лишь размытое пятно. Однако чтобы жить осмысленно, необходимо всегда помнить о смерти.
Ганс Гольбейн Младший, «Послы»
Чума, которая при жизни художника в Лондоне вспыхивала с 1536 года, постоянно напоминала о бренности человеческого существования. В 1543 году она свирепствовала в городе особенно сильно. Мор продолжался до зимы. Ганс Гольбейн, всегда писавший других и никогда себя, за год до новой вспышки эпидемии неожиданно создал автопортрет. Художник не дал смерти навсегда стереть его лицо из памяти истории. Чума, вероятно, настигла Гольбейна между 7 и 29 ноября 1543 года. Живописец скончался в возрасте 45 лет. Место его захоронения неизвестно.
Тициан (1488/1490 — 1576)
В последние годы своей жизни, выпавшие на 1570-е годы, венецианский художник Тициан Вечеллио работал над картиной «Наказание Марсия». В ней описан конец древнегреческого мифа о состязании Аполлона и Марсия. Сатир уступил богу в пении и теперь терпит страшные муки — со смехом и весельем с него сдирают кожу. В правом углу картины безучастно сидит старик и с глубокой задумчивостью взирает на происходящее убийство. Искусствоведы предполагают, что в этом образе Тициан изобразил самого себя. По их мнению, картина отражает мысли художника о том, что мир жесток, смерть всесильна, человек развращен жаждой насилия и ничто не может его спасти, даже искусство. Эпоха Ренессанса заканчивалась крахом идей гуманизма. И словно подчеркивая бессилие человека перед страшными и необузданными силами, в Венецию ворвалась чума.
Тициан, «Оплакивание Христа»
Эпидемия охватила республику Святого Марка в конце 1575 года. По своей силе она походила на пришествие Черной смерти в 1347 — 1348 гг. Остров Лазаретто, куда свозили зараженных чумой, был переполнен. Венеция превратилась в город-призрак. Мор царил в городе до 21 июля 1577 года. Погибли около 50 тысяч венецианцев.
Во время эпидемии Тициан работал над своим последним полотном «Оплакивание Христа». Ему было около 86 лет. Он наблюдал, как тяжело страдает от чумы его младший сын Орацио. Художник ухаживал за сыном, прекрасно понимая, что может заразиться. В августе 1576 года он услышал шум на первом этаже своего дома. Спустившись вниз, он обнаружил, что входная дверь открыта. Выбежав на улицу, он увидел отчалившую гондолу. Орацио был на ее борту. Оказалось, что санитары, которые проводили досмотр улиц и домов в поисках зараженных чумой, забрали его, чтобы отвезти в место карантина.
Мертвого Тициана нашли с кистью в руке
Через несколько дней Тициан, «король живописцев и живописец королей», ушел из жизни. Тело мастера обнаружили лежащим на полу. В руке он крепко сжимал кисть. Картина «Оплакивание Христа» осталась незаконченной. Работу завершил другой венецианский живописец — Джакомо Пальма Младший. Сын Тициана Орацио жестоко страдал от болезни и умер через месяц.
Великий художник был похоронен в соборе Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари, что ставит под сомнение его смерть от чумы. Возможно, он был единственным, кто удостоился чести быть погребенным в храме, несмотря на болезнь. Некоторые исследователи уверены, что Тициан умер по естественным причинам, и чума не затронула организм художника. Даже если это так, пандемия оставила смертельный след в душе мастера, на глазах которого умирал его любимый сын.
Венецианский остров Повелья — Остров Чумы — известен всей Европе как место, которое в течение многих веков было либо изолятором и последним пристанищем больных чумой, а в ХХ веке — душевнобольных и противников режима Муссолини.
Его называют одним из самых мрачных мест на планете. О нём сложились драматические легенды. Что в них правда, а что — вымысел? Что вообще известно об этом безлюдном соседе весёлой и шумной Венеции?
В нескольких километрах отсюда – шумная и многолюдная Венеция… Итальянская красавица, прекрасный город любви, нежности и страсти, одно имя которого настраивает на романтический лад. Но у каждой красавицы есть своя «потайная шкатулка», закрытая на замок, где она прячет свои неприятные секреты. Остров Повелья – именно такая «шкатулка» Венеции. Здесь круглый год стоит тишина и безлюдье. Он имеет множество прозвищ, и одно мрачнее другого: «Остров чумы», «Врата ада», «Остров мертвых», «Пристанище потерянных душ» и далее в том же духе.
Почему судьба так обделила этот живописный клочок суши?
Остров не всегда был так неприветлив. В V столетии итальянцы нашли здесь убежище от варварских вторжений. По прошествии девяти веков на Повелии были возведены укрепительные сооружения, и весь остров по периметру был одет в камень. Сейчас средневековые укрепления только усиливают мрачную атмосферу, которую распространяет вокруг себя Остров Чумы.
История острова с самого начала
Островок Повеглия (правильнее – Повелья) не оставил особых следов в мировой истории. Он никогда не был объектом пристального внимания учёных. Что сказать – всего 75 гектаров. Всё его прошлое без труда умещается на паре страничек текста.
Подобно другим островам лагуны, он родился тысячи лет назад, когда прибрежное дно Средиземного моря начало опускаться. Над водой остались лишь верхушки возвышенностей.
В 421 году римские купцы основали на берегу торговое поселение, которому суждено было стать знаменитой Венецией. Времена были неспокойные, Рим периодически терзали варвары, и во время одного из таких нашествий, на Повелью с побережья перебрались, спасаясь, обитатели деревень Падуи и Эсте. Население острова росло, его жители рыбачили, торговали.
В IX веке, когда в Венецианской республике вспыхнули народные волнения, он приютил её главу и двухсот приближённых. Часть из них осталась тут жить. Построили церковь Святого Виталия, появились сады, виноградники. Здешние лоцманы, зная лагуну, проводили суда безопасным путём.
Когда в XIV веке Венеция затеяла войну с Генуей, островитян переселили на соседний остров – то ли чтобы защитить от врага, то ли чтобы они ему не помогали в случае чего. Позднее венецианцы возвели на прилегающем островке мощное восьмиугольное укрепление. Его пушки контролировали вход в лагуну со стороны открытого моря. Стены бывшего форта уцелели до наших дней.
Повелья долго оставалась необитаемой. Потом, используя ее удобное положение, тут построили склады, скотоприёмники. Знаковым стал 1776 год.
Рождение «Чумного острова»
История Повелии как проклятого острова начинается незадолго до заката Римской империи. Когда «юстинианова чума», пришедшая из Африки, в 543 году, начала уничтожать большую часть населения Италии, правители Рима превратили остров в место карантина и сослали туда несколько тысяч зараженных смертельной болезнью человек. Повеглия, окруженная со всех сторон водой, стала изолятором, а в скором времени и братской могилой.
После этого в IX веке остров стал активно заселяться. И это было единственное время, когда на Повелии текла относительно спокойная жизнь. Когда во второй половине XVI века Европу заволокла эпидемия бубонной чумы, распространяясь с чудовищной скоростью, а мертвых и умирающих людей просто некуда было девать, власти Венеции приняли понятное на то время решение. Было приказано свозить на Повелию не только трупы умерших от чумы, но и всех, кто проявлял малейшие признаки болезни.
Не трудно представить, во что превратился остров, где в течении нескольких лет на огромных кострах сжилаги зараженные трупы вперемешку с еще живыми людьми… По данным исторических документов на Повелии в то время погибло свыше 160 тысяч человек.
После пандемий
Когда эпидемия схлынула, и жизнь в Италии стала снова входить в привычное русло, 1661 году власти предложили потомкам тех, кто населял остров в IX веке, снова заселить Повелию. Но не нашлось ни одного желающего принять это предложение. Много лет остров пытались продать, однако никто даже за деньги не соглашался там жить.
Венеция принимала гостей со всего Средиземноморья и из тропиков Азии. Поэтому, простояв до 1777 года безлюдным, Повелья стала контрольно-пропускным пунктом на водном пути пассажирских и товарных судов. Корабли проходили досмотр и вместе с моряками и грузами должны были провести на острове карантинный срок (до 40 дней).
На Повелье появился вместительный лазарет, санитары. Предосторожности оказались не напрасны, в 1793 на нескольких судах, проходящих через остров, были зафиксированы случаи чумы. И Повелья стала лазаретом, а заодно и местом заключения для зараженных.
В 1814 году лазарет закрыли, и остров снова погрузился в мрачное молчание.
На острове разместили оружейные склады французов, церковь разобрали, оставили только колокольню, сняв колокол и превратив её в маяк.
«Врата ада» и ХХ век
К ХХ веку у Повелии уже была устойчивая репутация места, где не может произойти ничего хорошего. Здания станции пустовали дольше века. Не удивительно поэтому, что в 1922 году на острове организовали лечебницу для пожилых душевнобольных, куда попадали и вполне здоровые люди, бывшие врагами режима Муссолини.
Своей жестокостью и извращенным интересом к медицине был известен главный врач больницы, отрабатывавший с энтузиазмом на пациентах непроверенные методы. Так, к примеру, операции на черепе по лоботомии, для которых применялись долото, ручная дрель и молоток, проводились здесь без наркоза…
Странности и таинственные происшествия, которыми известен остров сейчас, начались уже тогда. Пациенты рассказывали о том, что слышат, плач, шепот и крики, видят людей, которые, появляясь из ниоткуда, сгорают на глазах. Казалось бы, мало ли что может померещиться сумасшедшим, но вскоре и персонал больницы стали посещать те же видения…
Прошло несколько лет, и главный врач лечебницы погиб при загадочных обстоятельствах, упав с колокольной башни. В 1968 году больница была закрыта, и остров снова стал пустынным.
Призраки и тени Повелии
Очень многие места на планете, обладающие дурной славой и тяжелым прошлым, сегодня открыты для посещения туристами. Но не Повелия. Местные жители стараются даже смотреть пореже в ее сторону, иностранцев же сюда не пускают вовсе. Исключения составляют лишь исследователи, которых остров интересует с профессиональной точки зрения. Но и те сюда заглядывают редко.
Вокруг острова постоянно курсируют полицейские катера, чем подогревают интерес охотников за адреналином: если на острове никого нет, то кого (или от кого) они охраняют? Истории смельчаков, которым все же удается пробраться на остров, очень схожи. Все рассказывают о том, что Повелья производит очень тяжелое, гнетущее впечатление: здесь ни слышны голоса птиц и животных, а время от времени с безлюдного острова доносятся крики и колокольный звон (колокол был снят с башни и увезен много лет назад).
Мрачные легенды Повеглии
Интернет переполнен жуткими рассказами, где фигурирует заброшенный остров Повеглия Италия. Эксплуатируются две невесёлые темы – чума и психиатрическая лечебница.
Легенды красочно описывают, как сюда свозили чумных больных ещё во времена Римской империи, а позднее и из Венеции. Везли вместе со здоровыми членами семей, обречёнными на мучительную гибель. Число захороненных оценивают в 160 тысяч. Нынче даже рыбаки не подходят сюда, поскольку сети вытаскивают вымытые из земли кости. Хоронить, говорят, не успевали, трупы массово сжигали, и почва здесь насыщена людским пеплом. Легенды иллюстрируются фотографиями массовых захоронений. Однако любой любознательный человек с помощью того же Интернета легко установит, что:
- об эпидемиях чумы в Древнем Риме ничего достоверно не известно;
- об эпидемиях чумы в Венеции известно много, но ни в воспоминаниях современников, ни в других документах подтверждений легенды нет;
- археологические раскопки на острове не проводились;
- фотографии могил, переполненных скелетами, сделаны на другом острове – Лазаретто. На нём в 2007 году, действительно, раскопали могилы, где, и вправду, похоронено свыше 1500 человек, погибших от чумы;
- экспертам достаточно горсти земли, чтобы определить, есть ли в ней пепел человеческого тела. Но никаких данных о таких анализах местной почвы нет;
- на фото, сделанных на острове, хорошо видны десятки рыболовных сетей, разложенных, видимо, самыми отважными рыбаками.
Продолжение «чумовых» легенд – рассказы о лечебнице с решётками на окнах. Мол, пациентов мучили кошмары, они слышали дикие стоны и видели призраков – души тех, кто не был нормально похоронен. А ещё главврач испытывал здесь запрещённые препараты и зверские методы лечения, вскрывая черепа… В итоге сам спятил и бросился с колокольни. В здании разбросаны обломки непонятных механизмов. По ночам якобы слышен колокольный звон, а призраки буквально толпятся. И вообще это аномальная зона, куда полиция не пускает никого. Что говорят скептики?
- На сотнях фотографий, сделанных туристами и журналистами, нет ни одного зарешёченного окна;
- «странные обломки», скорей всего, остались от кухонного и прачечного оборудования;
- нет ничего странного, что людей с расстроенной психикой мучили галлюцинации – видения и голоса;
- невозможно поверить, что в наше время (1960-е годы) истории о несчастных пациентах и погибшем враче-изувере не привлекли внимания властей, журналистов, родных и близких тех, кого поместили в приют;
- на остров Повеглия Италия, действительно, не ходят рейсовые кораблики и, возможно, есть запрет на его посещение. Но настойчивые и щедрые туристы добирались сюда не раз. Что подтверждают интернет-форумы, граффити на островных строениях и реклама экскурсий сюда, которые можно заказать.
Конечно, всё это вовсе не означает, что в здешней истории нет секретов, и тут не происходит чего-то аномального. Однако непонятными явлениями стоит заняться всерьёз, а не полагаться на «устное народное творчество».
Добро пожаловать в дом призраков?
Пару лет назад Италия задумала уменьшить свой государственный долг, сдав в аренду старинную недвижимость, в том числе и… Повелью. Это задело патриотические чувства итальянцев. «ВКонтакте» появилась группа, которая под лозунгом Poveglia per tutti («Повелья для всех») начала сбор средств на выкуп аренды. На онлайновом аукционе группу обошёл итальянский бизнесмен Луиджи Бруньяро. На 99 лет он стал собственником легендарного острова, заплатив за него 513 000 евро. «Я не хотел, чтобы его выкупили иностранцы, – заявил он. – Рассчитываю сделать его открытым и привлекательным для венецианцев и наших гостей».
Новый хозяин решил превратить ветхие здания в люксовый отель, обустроить отдых. Смысл в этом плане есть. Здесь сохранились памятники истории, отсюда открываются роскошные виды на лагуну. Ну, а главное – ореол тайны, который издавна окружает остров. Волнующие легенды только украшают туристический объект. Любители острых ощущений и всего непознанного есть во всём мире. Почему бы их не пригласить сюда? Как сложится судьба Повельи, пока неясно. Арендатор готов вложить в проект 20 млн. евро. Но в 2015 году Бруньяро избрали на пост мэра Венеции. Так что, сейчас у него хватает неотложных дел и забот. Италия ждёт – найдётся ли среди них местечко для таинственной Повельи?
Венеция – город на ста двадцати двух островах, кварталы которого разделены не проспектами и улицами, а изящными каналами, и связаны друг с другом удивительными по своей конструкции мостами. Это город-памятник, город-легенда, город-сказка. Однако среди этого волшебного рая есть поистине дьявольское место – остров Повелья.
Остров Повелья стал активно заселяться в девятом столетии и на протяжении более шести веков процветал. Однако в конце шестнадцатого века Италию охватила бубонная чума. И когда на улицах Венеции скопилось столько зловонных трупов, что их не знали куда девать, было решено свозить их на остров Повелья. Причем вскоре сюда стали отправлять не только трупы, но и живых людей – зараженных чумой.
На острове их сжигали на огромных кострах вместе с трупами или просто оставляли умирать в мучениях. Всего было загублено почти двести тысяч человек – неупокоенных душ, которые в дальнейшем превратили остров Повелья в настоящий кошмар. Не случайно в конце семнадцатого века, когда потомкам жителей острова предложили восстановить утраченное поселение, они наотрез отказались это делать…
Остров для душевнобольных
Повелья практически до 1922 года оставался безлюдным островом, хотя кое-какие попытки реанимировать на нем жизнь, скажем, в виде контрольно-пропускного пункта для судов, предпринимались. Но… безуспешно. И только в двадцатом веке здесь по приказу Муссолини создается лечебница для душевнобольных.
Пациенты, среди которых были и просто неугодные фашистскому режиму люди, рассказывали, что слышали плач, стоны, видели тени умерших. Иногда возникали толпы призраков в огне пожаров… Но в рассказы душевнобольных мало кто верил, тем более, что они здесь даже не считались за людей. Например, главврач больницы проводил над ними садистские эксперименты и жуткие операции без наркоза.
Правда вскоре и персонал больницы стал замечать дьявольские вещи, происходящие на острове, а главврач через несколько лет погибает при странных обстоятельствах. После чего его почему-то не хоронят, а замуровывают в стену башни-колокольни, с которой он свалился – то ли сам, то ли подтолкнули ненавидящие его пациенты, то ли расправились призраки замученных им людей. С тех пор на башне по ночам раздается страшный колокольный набат, хотя никакого колокола здесь давно нет и в помине.
Психушка вперемежку с сельхозартелью продержалась на острове до 1968 года, после чего это проклятое место снова оказывается заброшенным. С тех пор остров Повелья привлекает внимание разве только любителей острых ощущений да охотников за привидениями, которые пробираются сюда ночью, не смотря ни на какие запреты со стороны городских властей.
Остров истинного зла
Думается, что на остров заплывало немало смельчаков, да вот только мало кто из них потом мог похвастаться своей бравадой. Остров, как оказывается, меняет сознание человека кардинально. Вот как, например, описывает свое посещение Повелья один из группы американцев.
«Ночь, кромешная тьма, чем ближе к острову – тем становится все страшнее и страшнее. Все молчат. И вдруг возглас: сотовый не работает, во-о, черт! Как оказалось, не работают мобильные у всех, притом не то, чтобы нет связи, просто вырубились гаджеты – и все. Словно сломались у всех сразу. Правда, это никого особо не удивило, поскольку каждый из нас почувствовал в этот момент, что мы прошли через некий энергетический барьер, после которого начинается что-то запредельное.
Водитель причалил катерок и остался в нем, наотрез отказавшись покидать свое место с прожектором на носу лодки. Мы спрыгнули на берег. Было очень темно, причем эта темнота казалась липкой и плотной, даже луна и прожектор катерка не пробивали ее. При этом остров был абсолютно мертвым – ни животных, шуршащих в траве, ни птиц, ни даже насекомых. И только ощущение, что нас окружает что-то зловещее, и кто-то постоянно смотрит тебе в затылок.
Мы попытались войти в здания, но двери и окна были закрыты. И тут… раздался истошный крик, как нож в сердце. Мы в ужасе бросились к лодке, ощущая, словно находимся внутри этого нестерпимого вопля. Мотор, как назло не заводился, что и вовсе доконало нас, каждый был на грани помешательства. Но когда мотор, словно сжалившись над нами, все же завелся, и мы отчалили от острова, раздался набат колокола. И это нас потрясло еще больше, поскольку мы прекрасно знали, что никакого колокола там нет.
Когда мы пересекли тот страшный энергетический рубеж, мобильные «проснулись», стало спокойнее на сердце. Однако в душе так и осталось что-то темное навсегда. Со всеми участниками этого ночного приключения стали происходить странные вещи: кого-то мучили кошмары, кто-то постоянно чувствовал, что за ним следят, некоторые всюду слышали звук падающих капель… Лично я считаю, что это не остров с привидениями, как его афишируют некоторые, это место истинного зла…»
Возродится ли остров Повелья когда-нибудь?
В 2014 году власти Италии решили в очередной раз продать остров или хотя бы сдать его в аренду. Причем в этот раз, не смотря на протесты итальянцев, Повелья предлагался даже иностранным гражданам. Дело кончилось тем, что в ходе аукциона остров сроком на девяносто девять лет приобрел итальянец Луиджи Бруньяро, который решил сделать это место популярным туристическим объектом, превратив здание бывшей психлечебницы в шикарный отель.
Прошло два года. Конечно, разразившийся кризис в Западной Европе помешал некоторым грандиозным планам итальянского бизнесмена, но только ли кризис? Возродится ли остров Повелья когда-нибудь к жизни? Жители самой Венеции очень в этом сомневаются, особенно те из них, кто хоть раз побывал в этом проклятом месте…
Смерть в Венеции
У подножья барочной колокольни церкви Санта-Мария Формоза над входом изваяна отвратительная маска со следами разложения и страдания. По словам Рёскина, «хорошо, что в этом месте мы можем увидеть и почувствовать полный ужас происходящего и знаем, какая погибель пришла и дохнула на ее (Венеции) красоту, пока она не исчезла». Для него деформированное лицо символизировало упадок Венеции начиная с эпохи Возрождения. На самом деле каменная маска гораздо интереснее. Она точно воспроизводит лицо человека, страдающего нейрофиброматозом, или болезнью Реклингхаузена.
Венеция ассоциируется со смертью и чумой. Она в значительной части является полуразрушенным городом, о его крошащийся кирпич и штукатурку плещется вода.
Джон Аддингтон Саймондс в «Венецианской мозаике» пишет, что «темная вода нашептывает нам на уши рассказы смерти». Венеция город теней. К тому же этот город связан с чумой и спрятанным ножом убийцы. В нем до сих пор существует Rio Terra degli Assasini (Переулок убийц). Самый известный рассказ, созданный в этом городе, – «Смерть в Венеции» Томаса Манна. Надгробная песнь Венеции к лицу. Венеция обречена. Об этом рассказывают волны. В городе поблекших камней Байрон размышляет об упадке.
Венеция! Когда тебя поглотят воды
И с морем мрамор твой сровняет власть времен, -
О, над тобой тогда заплачут все народы
И громко прозвучит над морем долгий стон.
Это место слизи, плесени и ила. Маринетти назвал Венецию «разлагающимся городом», «великолепной язвой прошлого». Для Рёскина она стала призраком на поверхности моря. Ее тишина зловеща. От ее развалин веет смертью более чем в других местах, так как на них не различить прикосновения природы, обещающей возрождение. Эти каменные развалины окончательны. Их не покроют ни мох, ни трава. Они являют собой то, что Шелли назвал «мрачной бесформенной грудой» камней. В «Последнем человеке» (1826) Мэри Шелли так описала подобную сцену запустения: «Прилив неохотно отхлынул от рухнувших порталов и оскверненных залов Венеции». Единственная судьба, ожидающая город, словно покинувший изменчивый мир времени, – Апокалипсис. Он должен затонуть, молча и навсегда погрузиться под воду. Этот образ города олицетворяет конец всех человеческих достижений и надежд. Уильям Вордсворт написал сонет о Венеции (1802), кончающийся словами:
Мы – люди! Пожалеем вместе с ней,
Что все ушло, блиставшее когда-то,
Что стер наш век и тень великих дней.
«Я не чувствую романтики Венеции, – говорил Рёскин отцу. – Это просто груда развалин». Венецианские хроники более давних времен полны рассказов о церквах, мостах или домах, внезапно рухнувших и превратившихся в груды пыли и битого камня.
В XVIII веке в городе распространился культ живописных руин. Руины там были даже в XIV веке. Многие дома были покинуты в плачевном состоянии и больше не восстанавливались. Разумеется, там нет античных руин, как почти во всех городах Италии – в этом отношении Венеция стоит особняком, – скорее можно говорить о медленном, но постоянном разрушении еще воспринимаемой красоты. Город лишен надежности великих городов древности. Вот почему упадок и разрушение в Венеции все же прекраснее большинства великолепных зданий в других местах. Они неотъемлемая часть ее особого очарования. Часть сладкой меланхолии быстротечности. Они напоминают человека, который движется к могиле.
Для Генри Джеймса Венеция была самой красивой в мире усыпальницей, где прошлое «похоронено с такой нежностью, такой печалью смирения». Церкви полны гробниц. Некогда существовала Сampiello dei Morti (площадь Мертвых), но название было изменено на campi ello Nuovo (Новую площадь). Некогда существовал Мост мертвецов, но теперь он называется Мост портных. А Calle dela Morte (улица Смерти) осталась. И все же кладбище тоже может стать метафорой. В XVIII веке Венецию называли «гробницей аристократов, в которой заперты здоровые люди».
Теперь рядом с городом есть остров мертвых, Сан-Микеле. Раньше там был монастырь, в котором занимались науками, но в XIX веке здесь было устроено кладбище, чтобы тела умерших более не находились вблизи живых. Трупы, уложенные в маленькие мраморные ящики, хранятся как бы в смертельном буфете. Церковь Сан-Микеле ин Изола, построенная почти четырьмя веками ранее, охраняла пространство, словно гроб повапленный. Число тел, покоящихся на кладбище, в несколько раз превосходит число жителей города. По прошествии некоторого времени тела вынимают из гробов, а скелеты отвозят на остров костей Сант-Ариано. Разве это не настоящая laguna morte (мертвая лагуна)? Меж черепов и костей снуют крысы и рептилии; среди разложения вырастают костяные цветы.
В Венеции существует культ смерти. Футуристы Италии верили, что этот город – храм поклонения смерти, с которой связано его основание и существование. В своем манифесте футуристы заявляли, что настало время «засыпать вонючие мелкие каналы обломками обветшавших зараженных старых дворцов». «Давайте сожжем гондолы, эти кресла-качалки для идиотов», – призывали они. Для них весь город был «огромной сточной трубой традиционализма».
Когда-то венецианские похороны поражали великолепием. С самого начала похоронные ритуалы города напоминали скорее ритуалы Египта или Ассирии, а не любого из итальянских городов. Тело покойного укладывали на пол, покрытый пеплом. Его родственникам полагалось продемонстрировать все пароксизмы горя, испуская вопли и стоны; по обычаю осиротевший супруг или супруга ложились на пороге, чтобы тело любимой или любимого не вынесли из дома; затем его или ее ритуально оттаскивали прочь. Тело обычно проносили по улицам города с открытым лицом и обнаженными ногами. Участники похоронной процессии несли хоругви и факелы, а комнаты дома покойного драпировались черным бархатом. Семья усопшего должна была громко рыдать на протяжении всей траурной церемонии. Это еще один пример восточного влияния на город. Того, кто умер девственником или девственницей, хоронили с зеленым венком на голове.
Всякий, кто видел фильм «А теперь не смотри» (1973), вспомнит катафалк, плывущий по воде в черной гондоле. Когда остров Сан-Микеле превратили в кладбище, возник обычай едва ли не триумфальных процессий к центру мертвых; появились траурные гондолы, предназначенные для этой цели, с пятью гондольерами в золоченых костюмах. Один из них стоял перед гробом с жезлом в руке, на носу и корме гондолы возвышались скульптурные изображения святых и пророков. Даже для более скромных похорон гондольеры надевали черные шарфы и кушаки, а гроб с катафалком был щедро украшен цветами.
В венецианских сказках и народных поверьях чувствуется болезненный интерес к смерти. Французский король Людовик XII сказал, что венецианцы слишком боятся смерти, чтобы выиграть войну; им присущ страх купцов перед насилием и ненадежностью. Город окружен остовами, на которые всегда высылали сумасшедших и прочих опасных для общества людей. В «Венеции» Джен Моррис написал: «Венецианцев зачаровывают мертвецы, ужасы, тюрьмы, извращенцы и уроды». Возможно, потому что сам город противоестественен и похож на тюрьму. Есть подозрение, что это мертвый город.
Некоторые люди, оказавшись в Венеции, физически чувствуют, что заболевают. Французский писатель Морис Барре заявил, что как только он вышел из вокзала и подошел к стоянке гондол – чувствуя на лице ветер лагуны, – понял, что напрасно понадеялся на хинин. «Я явственно ощутил, как внутри меня возрождаются к жизни миллионы бактерий… Повсюду в Венеции человек видит победу смерти», – написал он. Вагнер, ступив в гондолу, испытал схожие чувства.
Вагнер умер в Венеции. Стравинский умер во время шторма над лагуной. Здесь же скончался и Браунинг. И Дягилев. Некоторые умерли неподалеку. Данте умер в Равенне от лихорадки, которую подхватил в Венеции. Байрон решил закончить свои дни в этом городе, но ему помешали события, случившиеся в другом месте. Можно с определенной долей вероятности предположить, что в этом самом артистическом из городов умрет некоторое число артистов, но истина заключается в том, что люди, чтобы умереть, отправляются именно в Венецию. Генри Джеймс интуитивно ощутил фатальную притягательность города для страдающей Милли Тил в «Крыльях голубки». «Мне кажется, – говорит она, – здесь было бы приятно умереть». Есть что-то утешительное в смерти около воды, в городе, который сам находится в предсмертной агонии. Умереть в большом венецианском доме, как Вагнер или Браунинг, значит обрести огромный надгробный памятник, не тратясь на строительство. А неумолчный колокольный звон может послужить репетицией смерти.
Город навевает меланхолию и подрывает силы. Это не место для старых, больных и страдающих. Его атмосфера порождает депрессию и вялость. Когда французский художник Леопольд Робер покончил с собой в Венеции, его соотечественница Жорж Санд приписала это атмосфере города. Венецианским вечером Антону Чехову, услышавшему музыку и пение, захотелось разрыдаться. Венеция – город слез. Вагнер, впервые попав в Венецию, погрузился в состояние крайней меланхолии. Когда Томас Мур посетил в Венеции Байрона, он сразу же невзлюбил город и назвал его печальным местом. Такой же была реакция многих путешественников, внезапно испытавших странную подавленность. Даже в карнавальной атмосфере XVIII века чувствовалась меланхолия. Иначе зачем так надрывно веселиться? Англичане, жившие в Венеции в XIX веке, советовали вновь прибывшим соотечественникам не проводить в городе слишком много времени. Считалось, что длительное пребывание здесь способствует мрачному расположению духа. Этому имеется объяснение из области культуры и психологии. В то время английские путешественники верили, что вся история Венеции была историей потерь и угасания, что город утратил цель существования и ему не на что больше надеяться. Возможно, так они предчувствовали упадок Англии и Британской империи.
Присутствие воды также навевает меланхолию. Вода олицетворяет память и бег времени. Вода – символ забвения. Она привлекает тех, кто хотел бы уйти от мира. Тех, кто хотел бы забыть и быть забытым. В угасании Венеции есть нечто, служащее утешением проигравшим битву с жизнью. Огромная и нередко безмолвная лагуна по-прежнему доминирует над городом. Для тех, кто держал путь на Восток, для купцов или пилигримов, Венеция была последним портом на западном берегу. Возможно, все эти прощания оставили в воздухе осязаемое чувство ностальгии. Возможно, люди с атавистическим складом ума горько сожалеют о прошлом, которое столь мучительно проступает на порой слишком шумных улицах современной Венеции.
Жан Кокто описывал Венецию как больной лихорадочный город, плавающий в застойной воде и испускающий ядовитые испарения. Считалось, что на границе лагуны, там, где соленая вода смешивается с пресной, образуется вредный для здоровья воздух, а оттуда малярию разносят комары. В древности груды бревен и ловушки для рыбы также препятствовали свободному течению воды. Некогда процветающие поселения и острова вскоре оказывались в центре зловонных болот. В летние месяцы венецианские москиты до сих пор причиняют неудобства.
Корреспонденция сэра Генри Уоттона полна упоминаний о нездоровом, на его взгляд, воздухе. Он «чувствовал сильную слабость и потливость, которые мгновенно возникают в этом воздухе»; боли в груди «усилились в этом туманном воздухе». Он чувствовал, что им овладевает ипохондрия, «ибо ее рождает само это сырое место». Венеция вызывала в нем «свойственную ему склонность к унынию».
В Венеции стояло страшное зловоние, особенно в летние месяцы. В XVIII веке город поражал запущенностью и грязью: на углах возле каналов гнили кучи мусора, в каналы сливались все виды нечистот и отходов. Узкие каналы мало чем отличались от сточных канав. В нарушение санитарного законодательства мусор веками сбрасывался в каналы под тем предлогом, что их очистит прилив. Эта дурная привычка укоренилась, и домохозяйки просто выбрасывали мусор на улицу.
В 1780-х годах Хестер Трейл заметила, что в Венеции «отвращение преобладает над всеми другими чувствами». В базилике грязь и зловоние. Весь ладан с алтарей не может заглушить отвратительный запах. В то же самое время, что и Хестер Трейл, тюремный реформатор Джон Говард писал о городе, как о «месте, зараженном вирусом преисподней». Гете отметил, что в дождливые дни под ногами хлюпает «мерзкая грязь», состоящая из грязи и экскрементов. Самих венецианцев считали грязными и неаккуратными. Раньше запах сам по себе считался признаком болезни. Он наполнял Эдварда Джиббона «пресыщенностью и отвращением». Неудивительно, что все эти сообщения относятся к XVIII веку. Венеция не в один день наполнилась смрадом – она всегда была и в некотором смысле остается такой до сих пор, – но только в XVIII веке путешественники стали отпускать по этому поводу замечания. До этого зловоние, человеческое или любое другое, было чем-то само собой разумеющимся.
Только в конце XIX века связь между запахом и болезнью стали отрицать на основании научных фактов. В 1899 году некий доктор отметил, что «многие запахи» Венеции безвредны, «так как они вызываются разложением сульфатов соленой воды и превращением их в сульфиды, в результате чего выделяются зловонные газы». Это объяснение не слишком утешало. В XIX веке Ральф Уолдо Эмерсон заметил, что в Венеции пахнет трюмной водой, а в конце XX века Донна Леон, автор детективов, действие которых происходит в Венеции, описала в «Безымянном венецианце» «проникающий повсюду запах разложения, всегда таящийся в глубине». Эту фразу можно понимать двояко – и как метафору, и буквально. В то же время другой автор детективов, Майкл Дибдин, писал в «Мертвой лагуне» (1994) о канале, где «в воздухе висят густые отвратительные запахи взбаламученной грязи, вредоносные миазмы такой силы, что они почти осязаемы». Авторов криминальных романов влечет к гибельному городу, где за красивой поверхностью скрываются летучие запахи.
В голодные времена, особенно в первые десятилетия XVI века, бедняков из-за недоедания поражала лихорадка. Лихорадка была разлита в воздухе. Существовали и другие болезни. Гастроэнтерит, тиф и инфлюэнца приходили и уходили вместе с временами года. Диарея и глазные болезни считались эндемическими заболеваниями. Некий врач XVI века приписывал недуги венецианцев половым излишествам и обжорству. В 1588 году появилась прежде неизвестная болезнь – грипп, сваливший с ног всю Венецию. Впервые в истории не собрался Большой совет. На первый взгляд у гриппа множество симптомов, но он в действительности был тяжелой формой инфлюэнцы.
И, разумеется, была еще одна болезнь, известная в просторечии как Смерть. Известно, что Венеция была первым европейским городом, в который пришла чума. Когда осенью 1347 года венецианская галера вернулась в родной порт из торгового плавания в Каффу на Черном море, она привезла в своем трюме черных крыс, на которых жили блохи Yersinia pestis . Торговые пути между Востоком и Западом сеяли смерть. Эпидемия распространялась также из Венеции. (Говорят, что Великая чума, разразившаяся в Лондоне более трех столетий спустя, началась после того, как в съемных комнатах на севере Друри-лейн умерли два венецианца). Так в Европу проникла Черная смерть. Весной 1348 года венецианские власти, напуганные массовыми смертями горожан, назначили трех человек, чтобы «тщательно рассмотреть все возможные способы сохранить здоровье города и избежать заражения воздуха». Это первый в истории Европы случай государственного и законодательного регулирования в области здравоохранения.
В Венеции очень рано возникла сеть общественных больниц. Было открыто множество церковных и благотворительных заведений для нуждающихся женщин, детей, сирот и опасно больных. К примеру, в 1735 году были учреждены специальные отделения для больных туберкулезом. В 1258 году уже существовала гильдия врачей и аптекарей, а полвека спустя государство выплачивало годовое жалованье двенадцати врачам-хирургам. В 1368 году была открыта Медицинская академия. В то время доктора пользовались благосклонностью государства. Они облагались небольшим налогом и могли одеваться как им было угодно. Они носили белые шелковые чулки и кружевные камзолы. Им разрешалось носить любое количество колец. Им вменялось в обязанность наблюдать за работой фармацевтов и аптекарей, но запрещалось участвовать в их доходах. Аптечное дело было развито в Венеции с древности, отчасти благодаря притоку лекарств из таких торговых портов, как Каир и Византия. С Востока поступало и самое чудодейственное средство, известное как treacle – смесь янтаря и восточных специй, которое якобы излечивало все болезни, от чумы до укуса змеи. От этого корня происходит английское treacle (патока, или противоядие).
Экономические и социальные последствия первой в Европе эпидемии чумы были огромны. Однако в городе в лагуне они имели особенности. Черная чума косвенно послужила спусковым механизмом крестьянского восстания в Англии и Жакерии во Франции, однако в Венеции подобных беспорядков или мятежа не было. Люди сохраняли спокойствие. При этом нехватка рабочих рук была так сильна, что в 1348 году правительство объявило, что предоставит гражданство каждому, кто поселится в городе в следующем году. Это неслыханное предложение больше никогда не повторялось.
В анналах города содержится более семидесяти записей о визитах Смерти. Чума 1527 года уничтожила пятую часть населения Венеции. Больные умирали прямо на улицах, а их тела плавали в каналах. Но самая страшная эпидемия случилась в 1575–1576 годах, когда погибло более трети населения. С июля 1575 по февраль 1577 года в Венеции умерли сорок шесть тысяч семьсот двадцать один человек. Из страха заразиться жены бросали мужей, а сыновья – матерей. Одной из жертв чумы стал Тициан, ничем не болевший на протяжении долгой жизни. Близлежащие острова, Ладзаретто Нуово и Ладзаретто Веккио, где прежде жили прокаженные, теперь были отданы жертвам чумы. Тех, кто казался здоровым, но вызывал подозрения, на двадцать два дня отправляли на Ладзаретто Нуово. Тот, кто нарушил предписание, на несколько лет изгонялся из города. Тех, кто уже заболел, высылали на Лазаретто Веккио, где условия заведомо были ужасны. В палатах раздавались стоны, некоторые больные бросались в воды лагуны, над островком висели клубы дыма от сжигаемых тел.
Город был охвачен пароксизмом ненависти к себе, являвшейся оборотной стороной веры в свое священное предназначение. В глазах некоего венецианского поэта целомудренная дева превратилась в orrido mostro (ужасное чудовище). Горожане, погрязшие в пороках и роскоши, навлекли на себя гнев Божий. К тому же и статус Венеции как абсолютной модели города работал против нее. Все города переживают упадок. Все города – приют смерти и болезни. Поэтому в мифе и предании Венеция должна была быть крайне нездоровым местом.
Нашествия чумы повторялись. С июля 1630 по октябрь 1631 года в городе умерли сорок шесть тысяч четыреста девяносто человек. Летом 1630 года бежало двадцать четыре тысячи человек – от болезни и изнуряющей жары, которая вызывает лихорадку. В поисках Божественной защиты возносились молитвы святым, но святые не слишком помогали. Венецианские врачи облачились в черные мантии, пропитанные воском и ароматическими маслами, покрыли голову капюшоном, глаза защитили большими очками, а нос – длинным клювом с фильтром на конце. Они сами казались привидениями. Но в силу любопытного акта переноса именно это зловещее одеяние стало одним из излюбленных карнавальных костюмов. Это было не только memento mori (помни о смерти), мотив, весьма характерный для стихии карнавала, но и способ посмеяться над смертью.
И все же те, кто сумел приспособиться к климату Венеции, обычно отличались отменным здоровьем. По меньшей мере аристократы жили, как правило, очень долго. Считалось, что мягкий климат способствует неге и чувственности. На вид венецианцы XVII–XVIII веков (а возможно, и позже) отличались нежной плотью и округлостью форм. Их кожа была бархатисто-белой. Однако внешность порой обманчива. Летописцы отмечали особую живость и импульсивность горожан. Венецианцам, создавшим свой город в неблагоприятных условиях, пришлось выработать твердый характер, чтобы его защищать и хранить. Как утверждалось в XIX веке, возбуждение поддерживает жизнь.
Многие венецианские дожи были избраны, когда им перевалило за девяносто. Город был раем для стариков, и местную форму правления можно, по сути, назвать геронтократией. «Никогда ни в каком другом месте, – писал Файнс Моррисон в конце XVI века, – я не видел такое множество глубоких старцев или сенаторов, уважаемых за их седины и старческую степенность». В венецианских архивах хранится сообщение о настоятельнице монастыря, обратившейся летом 1521 года с жалобой к правящему дожу, аббатисе было сто шесть лет. Тициан скончался в девяносто один год, Тинторетто в семьдесят шесть, Беллини в восемьдесят шесть. Пьетро Лонги было восемьдесят три, а Франческо Гварди восемьдесят один. В эпоху, когда они жили, это был весьма преклонный возраст. Он служит мерой их бурной деятельности, их гибкости и энергии, которыми отличается венецианский гений.
Было сказано, что венецианцы жили дольше современников. По мнению Макиавелли, постоянная активность горожан позволяла им держать болезнь на расстоянии. Возможно, трата жизненных сил позволяла им противостоять недугам. В наше время отсутствие транспорта в городе означает, что по улицам и мостам приходится ходить пешком. Поэтому современные венецианцы меньше страдают от гипертонии и сердечных заболеваний; однако из-за влажного воздуха они чаще болеют ревматизмом.
Венеция была городом смерти в совершенно ином смысле. Ее «убийства по суду» были известны всей Европе секретностью и быстротой. Людей, оскорбивших государство, незамедлительно уничтожали. Мартовским утром 1498 года бытописатель Марино Санудо услышал тихий разговор на улице, смысл которого заключался в том, что справедливость восторжествовала. Проходя по площади Святого Марка, он увидел на piazzetta высокое должностное лицо, болтавшееся между двумя колоннами. Чиновника, обвиненного в измене, повесили, никого не известив. Он был в своем обычном костюме с пышными рукавами. Почти триста лет спустя английский художник Джеймс Норткот с ужасом увидел болтавшееся между колоннами тело с табличкой, на которой значилось: «За государственную измену». Говорили, что если число приговоренных было недостаточным, власти брали трупы из больниц и вешали их, чтобы держать население в страхе. Впрочем, это весьма сомнительно.
Церемонии публичной казни были призваны подчеркнуть тот факт, что государство возлагает на себя квазирелигиозную роль ангела мщения. Приговоренного сопровождали к плахе или виселице члены венецианской гильдии смерти в черных капюшонах. Затем он или она поворачивались к изображению Венеции и декламировали на латыни Salve Regina (хвалебная песнь Пресвятой Богородице). На казни присутствовал дож в самых пышных одеждах. Горожане стояли молча и чинно, словно члены религиозного братства. Это была религиозная церемония, призванная очистить государство от заблудшего индивида. Публичные казни в Венеции не имели ничего общего с беспорядком и весельем лондонского Тайберна, где преступников, пока они шли к виселице, приветствовали криками и аплодисментами. В Венеции казни были торжественным общим ритуалом.
Многих внутренних врагов города удушили в камерах Дворца дожей, а их тела тайно сбросили в воды лагуны. Когда племянник дожа в 1650 году был замечен в гондоле с испанским дипломатом, его бросили в камеру во дворце его дяди и быстро умертвили. За островом Сан-Джорджио Маджоре проходит большой канал, известный как Канале Орфано, из которого тела казненных попадали в море. Некий генерал, наемник, прельстившийся щедрым венецианским жалованьем, был заподозрен в сношениях с врагом. Под предлогом консультации он был вызван в Большой совет во Дворце дожей и сразу же направлен к секретной двери. «Мы не туда идем», – сказал он. «Туда, туда, – ответили ему. – Мы идем именно туда, куда надо». Коридор привел его к тюремной камере. «Я погиб!» – вероятно, воскликнул он. Старая венецианская пословица гласит: «Мертвец не воюет». Пощады не мог ожидать и любой венецианский адмирал или полководец, не оправдавший надежд государства.
Приговоры бывали весьма суровыми. В XIV и XV веках фальшивомонетчиков сжигали заживо. Сыновьям двух сенаторов, распевавшим богохульные песни, вырвали языки и отрубили кисти рук. Монах, от которого забеременело не менее пятнадцати монахинь, был сожжен на костре. Двух священников, обвиненных в государственной измене, похоронили заживо, положив друг на друга лицом к лицу. Подобная жестокость заставляет вспомнить о восточных казнях. В Венеции изобрели новый вид казни: приговоренного к смерти помещали в деревянную клетку с железными прутьями, которую затем подвешивали на колокольне на площади Святого Марка. Несчастного кормили уменьшавшимися порциями хлеба и воды, которые доставлялись к нему на веревке, пока он не умирал от голода и жажды на глазах у многочисленной толпы, снующей внизу.
Венецианцы также славились тайными убийствами. В 1421 году Совет десяти решил отравить герцога Миланского, предварительно испробовав яд на двух свиньях. О результатах ничего не сообщается. В 1649 году венецианский врач изготовил «квинтэссенцию чумы», чтобы применить ее против турок; это первое в истории упоминание о попытке использования биологического оружия. В столицах Европы бытовало мнение, что Венеция использует группу профессиональных убийц, готовых уничтожить врагов, где бы те ни находились. Эта история вымышлена, но она свидетельствует о глубоком подозрении, какое испытывали к венецианцам другие страны. Когда сила и могущество города стали иссякать, враждебность тоже уменьшилась. В XVIII веке говорили, что яд, используемый венецианскими властями, выдохся, а рецепт его изготовления потерян.
Отражают ли сообщения о государственном насилии отношение к насилию вообще? В данном случае важна природа насилия сама по себе. Власти применяли насилие, не считаясь с достоинством и спокойствием граждан. Говоря современным языком, права жертвы редко соблюдались. Преступления против государства – к примеру измена – наказывались быстро и жестоко. Не столь тяжкие государственные преступления влекли за собой не менее жестокое наказание. Наиболее суровые наказания применялись к людям, оскорбившим город. Генуэзский моряк, прибыв в лагуну, заявил, что с радостью омыл бы руки венецианской кровью. Его немедленно схватили и повесили, отрезав подошвы ног, чтобы кровь его орошала камни Венеции. Когда в 1329 году венецианец Марко Рицо заявил, что хотел бы бросить всех патрициев в тюрьму, его арестовали, вырвали язык и навсегда изгнали из города.
Преступления против собственности считались более тяжкими, чем преступления по страсти. К примеру, пытки обычно применялись в случае воровства, но не в случае убийства. За повторный грабеж преступнику автоматически грозило повешение. Создается впечатление, что изнасилование было обычным делом, особенно изнасилование простолюдинок патрициями. Однако это преступление наказывалось всего восьмидневным тюремным заключением, причем насильник освобождался от наказания, если выплачивал жертве сумму в размере приданого. Это преступление не считалось серьезным.
Судебные протоколы свидетельствуют о том, что жертвы нападения предпочитали кричать «Пожар!» вместо «Помогите!», так как это быстрее привлекало внимание.
Больше всего преступлений в венецианском обществе совершали аристократы, хотя представители их класса стремились облегчить им наказание за преступления, не угрожающие государственному статус-кво. В частности, молодые аристократы бывали крайне необузданны. Казанова всегда носил при себе нож, который, по его словам, «в Венеции носят все честные люди, чтобы защитить свою жизнь». Простые горожане были более послушны. В Венеции существовали значительные силы по поддержанию порядка, да и сами popolani были начеку и яростно защищали общественную безопасность. В густонаселенном торговом городе соблюдение порядка отвечало всеобщим интересам. В нем имелось место для партийных фракций, но не для преступных банд. Преступников-одиночек здесь не чествовали, в отличие от других стран. В любом случае, куда мог скрыться преступник в городе, окруженном водой?
Стоит ли удивляться тому, что в Венеции многие сходили с ума? Автор этой книги слышал вой, похожий на вой обреченных на вечные муки, который доносился из небольшого доходного дома в Кастелло. Безумие поражает островитян коварнее, чем других. В самом городе никогда не было сумасшедшего дома; возможно, это считалось слишком вызывающим. Душевнобольных содержали на нескольких островах лагуны. К примеру, с XVIII века женщин, потерявших рассудок, отправляли на остров Сан-Клементе, где их за различные проступки подвешивали в клетках над водой. Мужской сумасшедший дом на острове Сан-Серволо обессмертил Шелли:
Из зарешеченных окон палат сумасшедшие окликали проплывавшие мимо гондолы.
Можно сказать, что сам город демонстрировал некоторые психопатические склонности. Он постоянно находился в состоянии сильнейшего беспокойства. С момента трудного и опасного возникновения в водах лагуны, он чувствовал себя во вражеской осаде всего мира. Когда-то он в полном смысле слова находился в изоляции и страдал от глубокой онтологической неуверенности. Причины этого понять нетрудно: представьте Нью-Йорк или Париж, стоящие на воде, и вы почувствуете глубинный страх, сопряженный с подобным положением. Вода зыбка. Вода непредсказуема. Вот почему Венеция всегда подчеркивала свою устойчивость и постоянство.
На протяжении всей своей истории она ощущает угрозу. Она проецирует образы непрочности и уязвимости, тем самым настойчиво вызывая реакцию заботы и попечения. В XII веке частые землетрясения повергли горожан в панику. В 1105 году остров Маламокко затопило, и было решено, что Венецию постигнет та же участь. В XIII веке город охватил почти истерический страх пожара; считалось, что он тлеет где-то внутри, готовый вырваться наружу во мраке ночи. В XV веке горожан повергла в ужас угроза заиливания лагуны и обмеления каналов. Говорили, что с каждым годом Венеции угрожает все большая опасность. Во второй половине того же века люди верили, что Венецию неминуемо постигнет кара за грехи. Грядет Божий суд, и Венеция погрузится в пучину волн.
Венеции всегда угрожала опасность. Во все века считалось, что город ждет неминуемая гибель. Все его действия, возможно, объясняются глубоким всеобъемлющим страхом, а захват материковых земель и создание империи были попытками уменьшить неуверенность. Медленное торжественное правление патрициев на самом деле представляло собой защитный механизм. Венецианцы ненавидели непредсказуемость. Они испытывали нешуточный страх перед будущим. Стяжательство, страсть к золоту и другим богатствам, возможно, объясняются так же, как скупость мистера Скруджа в повести Чарлза Диккенса «Рождественская песнь» (1843) – «Ты слишком боишься мира». Однако триумф Венеции, главный источник ее гражданской гордости в XVII и XVIII веках, ее притязания на вечную славу можно объяснить простым фактом: она поставила себя в уязвимое положение и все-таки осталась неоскверненной. Какой еще город на земле может об этом заявить?
Этот город всегда осознавал себя, был одержим собой. И занимался самообманом. Он лгал самому себе. Создавал о себе мифы. Он сочинил свою историю, совершенно не согласующуюся с подлинной. Он был во власти противоположных импульсов; к примеру, проповедовал гражданскую свободу и в то же время требовал полного контроля над населением. На первый взгляд в нем царила атмосфера праздничного веселья, однако в центре его политики лежал коммерческий расчет. Многочисленные воззвания к народу Венеции не поддаваться искушению роскошью, чувственностью и расточительностью свидетельствуют о том, что город охватывала ненависть к себе. «Мы должны быть непорочными» – таков был призыв. Мы должны остаться неоскверненными, как наш город. Должны быть безупречными. Поэтому то, что угрожало порядку или безопасности, изгонялось за пределы города.
Настроение народа было крайне неустойчивым. Любые внезапные изменения или неожиданные поражения повергали его в отчаяние. В XVI веке Марино Санудо то и дело пишет в дневнике: «Весь город в отчаянии». Город преследовал постоянный страх заговора. У человека это опасный симптом психического расстройства.
Можно сказать, что Венеция олицетворяет все города. Она воплотила в себе многие страхи, поражающие города: страх заболеть, страх заразиться, страх навсегда быть отрезанным от природы. Но она олицетворяет и пороки всех городов: их роскошь, их могущество, их агрессию. Место, полное страхов.
Из книги Криминальная история России. 1995 – 2001. Курганские. Ореховские. Паша Цируль автора Карышев ВалерийГлава 16 СМЕРТЬ В ЛЕФОРТОВО Январь 1997 годаЗнаменитый следственный изолятор Лефортово находится недалеко от реки Яузы, между станциями метро «Бауманская» и «Авиамоторная».Некогда этот следственный изолятор принадлежал могущественному КГБ. Его характеризовали не
Из книги Армяне [Народ-созидатель (litres)] автора Лэнг Дэвид Из книги Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года автора Улам Адам БГлава 2 Интриги и смерть 26 мая у Ленина случился удар, повлекший за собой длительную болезнь. Врачи высказывали разные предположения: общее переутомление, «нервы», осложнение после болезни. Несколькими неделями раньше один из зарубежных консультантов рекомендовал
Из книги Нацизм и культура [Идеология и культура национал-социализма автора Моссе ДжорджНемецкие кинофильмы, запланированные к представлению на кинофестивале в Венеции в 1938 году На это мероприятие, проходящее каждые два года, будет представлено довольно большое число строго отобранных кинофильмов. Среди них будут показаны:«Олимпия» (кинофильм, снятый во
Из книги Подряд на Муссолини автора Фельдман АлексЧасть двенадцатая. Бенито Муссолини - смерть. Кларета Петаччи - смерть. - Генерал, - сказал Аудизио, - получен приказ комитета: нам надлежит направиться на север в Комо, чтобы привести в исполнение смертный приговор, вынесённый Муссолини. Кадорна подумал: -
Из книги ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ автора Бойков Михаил МатвеевичГлава 3 ИДУЩИЕ НА СМЕРТЬ Дни смертников заполнены сном, едой и… молчанием. Разговаривают они неохотно, а еще неохотнее рассказывают что-либо о себе. О чем говорить людям, покончившим все счеты со следователями и жизнью? Что их может интересовать? Разве только предстоящий
Из книги Викторианский Лондон автора Пикард ЛайзаГлава 5 ВЕДУЩИЕ НА СМЕРТЬ 1. Начальничек - Самый поганый кичман там, где начальничек Тангиев, - говорят северо-кавказские уголовники.На мой вопрос: "почему это?", некоторые из них дали такое объяснение:- Эта сука лягавая хуже самого жадного ворюги.Ни один урка никого так
Из книги Викторианский Лондон [С иллюстрациями] автора Пикард Лайза Из книги «Кондор» оставляет следы автора Машкин Валентин КонстантиновичГлава 23 Смерть В бедной семье - переполненные погосты - герцог Суссекс - туристические достопримечательности - склепы и катакомбы - частные кладбища - Хайгейт - Бромптон - Абни-парк - другие кладбища - столичный закон о захоронениях 1852 года - казенные кладбища -
Из книги Простаки за границей или Путь новых паломников автора Твен МаркГЛАВА V СМЕРТЬ АРХИЕПИСКОПА С конца 70-х годов повсеместно - и в южной, и особенно в центральной части Латинской Америки - стали вновь набирать силу антиимпериалистические тенденции. В значительной мере это было связано с тем, что победа патриотов Никарагуа над
Из книги Книга чудес света автора Поло МаркоГлава XXI Прелестное озеро Лекко. - Поездка в коляске по сельской местности. - Сонная страна. - Кровавые святыни. - Сердце поповского царства. - Место рождения Арлекина. - Приближаемся к Венеции. Мы проплыли на пароходике по озеру Лекко между дикими гористыми берегами,
Из книги Венеция. Прекрасный город автора Акройд Питер Из книги Ковчег Завета. От Синая до Пруссии автора Бахтин Анатолий ПавловичГлава XI. Как братья вместе с Марком, сыном Николая, отправились из Венеции к великому хану Поджидали братья, как вы слышали, а Апостол все не избирался; решили они тогда, что медлить нечего, нужно возвращаться к великому хану, и, взяв с собою сына Марко, вышли из Венеции прямо
Из книги Литвиненко. Расследование [Доклад по делу о смерти Александра Литвиненко] автора Оуэн Сэр РобертГлава 7 Камни Венеции Венеция скорее город камня, чем земли или, скажем, листьев. Не делает ли это ее нереальным городом? Освальд Шпенглер в начале XX века полагал, что развитие цивилизации характеризуется переходом от растения к камню. В этом отношении Венеция может
Из книги автораИз Венеции в Мариенбург В официальной истории Немецкого ордена никто не может достоверно объяснить, почему орден с 1308 г. начинает перебираться из Венеции в Пруссию. В исследовании Ульриха Ниесса «Хохмейстер Карл фон Трир» говорится: «Закулисная сторона этого важного
Из книги автораГлава 4. Болезнь и смерть 3.111 Литвиненко почувствовал себя плохо вечером 1 ноября 2006 года. Через несколько дней он поступил в больницу Барнет. Там он провел две недели, после чего 17 ноября его перевели в клинику Университетского колледжа (UCH). Его состояние постепенно
